Могилянские преподы. История. часть 2

[dyvo]

Второй любимый преподаватель в чем-то был полной противоположностью первому. Как внешне, так и по темпераменту. Он был очень немолодой уже человек, худой, вытянутый, но с живыми молодыми глазами и изящной жестикуляцией. Он мог во время лекции крутить в руках колпачок от ручки, а мы завороженно следили за этим, как дети за фокусником. Чем-то он напоминал мне Гэндальфа – тогда еще не вышел фильм, но я себе Серого Волшебника всегда так и представляла. А чем-то Кису Воробьянинова в исполнении Папанова – только не когда он уже стал жалким хвостиком Бендера, а Ипполита Матвеевича, предводителя дворянства.

Голос у него довольно высокий, но Боже мой, как же мы слушали этот голос! Точнее то, что он вещал!

Кирсенко, так звали моего любимца (общего, общего любимца!) был, можно сказать, основателем нашей кафедры – первым ее заведующим. Могу только представить, на что была похожа кафедра в его бытность – наверняка свобода, полеты научной мысли во всех временах и направлениях, расцвет рыцарства и благородных дам и никакой диктатуры. (Про нашего завкафедрой, преемника Кирсенко, я вам тоже обязательно расскажу, о, он достоин рассказа, несомненно).

Кроме этого Кирсенко был еще известным богемистом. Не представителем богемы и не изготовителем хрусталя, а специалистом по Чехии (некоторые из моих френдов в него бы сразу влюбились :) Судя по его рассказам,  он был вхож в самые именитые дома Европы, и от него можно было запросто услышать такие брошенные мимоходом фразы, типа: «И вот, когда мы это обсуждали с Отто Габсбургом... И тогда графиня Гогенцоллерн мне сказала...» (погуглите, погуглите эти имена!). Звучало это совсем не напыщенно, человек реально общался с такими товарищами и не видел в этом ничего выдающегося.

Кирсенко читал у нас лекции и принимал экзамены. По-моему пару раз он также вел семинары, и в отличие от Гломозды, он делал вид, что живо интересуется всем, что мы говорим. Так что даже гордость за себя пробирала, даже если в глубине души понимали, что несем полную чушь.

Еще он был американофилом. Он даже вел у нас курс «История США», совместно со специально приглашенным профессором из Америки. Лекции заморского профессора были жутко, жутко скучны, потому что по американскому обычаю он повторял одно и то же несколько раз на протяжении лекции, а также стопорился на каких-то неважных и неинтересных вещах, а увлекательные и необходимые проскакивал. Зато Кирсенко ставил максимальные баллы, если реферат был написан на английском языке (а мне что, трудно, что ли?), и вообще почему-то меня любил и даже советовал поступать в американский универ. Обещал написать рекомендацию. (Тут надо объяснить, что у нас в Могилянке было официально два рабочих языка – украинский и английский, поэтому можно было спокойно отвечать на семинарах или писать рефераты на инглише, это никто из преподов не мог запретить. Украинский при этом тоже необходимо было знать, поэтому у нас было очень мало интернациональных студентов).

При этом он был абсолютный бессеребренник, и поставив мне 90 баллов в конце курса, никак не хотел принять никаких ответов, рефератов или отработок, чтобы добавить мне 1 балл (90 баллов – это еще четверка, 91 – уже пять, соответственно, увеличение стипендии). Таких прозаических мотивов он просто не понимал. Причем, это не была вредность или принципиальность. Он действительно не мог понять, почему мне может быть так важен 1 несчастный балл. Настолько искренне, что я даже не могла на него обидеться.

Отдельно нужно упомянуть лекции Кирсенко. Сами понимаете, человек с такими знакомствами и таким багажом знаний был сам по себе страшно интересен, он сыпал фактами, историческими анекдотами и пикантными историями из жизни исторических личностей (они для нас тогда были типа селебретис). По его предметам у меня были самые тонкие конспекты, потому что записывать этот поток мыслей было просто невозможно. Он уходил в сторону от темы лекции, неожиданно возвращался, потом скакал в прошлое и вдруг вспоминал о настоящем. Мы слушали его с раскрытыми ртами, головы у нас переполнялись самыми невероятными фактами и историями, а тетради оставались пустыми. Как мы потом жалели об этом на экзамене! Потому что Кирсенко сам составлял тесты для экзаменов по своему предмету, и все вопросы были абсолютно по лекциям, на все 100%, но... никто из нас, естественно, не мог запомнить всю череду имен, событий и фактов, мелькавших в его лекциях. Это было феноменально, мы не могли даже представить, что пока он сыпет всеми этими данными, он действительно четко следует какому-то плану лекции и помнит все, что успел рассказать за эти полтора часа! К счастью, он всегда делал тесты, а не устный или письменный экзамен, так что оставалась надежда угадать правильный вариант или списать у соседа через парту ). Он также спокойно уходил из аудитории во время экзамена – очевидно, в его благородную голову не приходила мысль о том, что студенты умеют списывать )

Потом, когда я давно уже закончила универ, я пыталась учиться в Институте при доминиканском монастыре у нас в Киеве. Не в последнюю очередь из-за того, что курс по Истории Церкви там читал именно он, мой дорогой Кирсенко! Он смутно помнил меня, конечно же, но каким удовольствием было снова окунуться в мир его рассказов! Тем более, что в этот раз тема меня особенно интересовала. Я была вольным слушателем и не обязана была сдавать экзамены, поэтому сочувственно поглядывала на настоящих студентов, воображая, как туго придется тем, кто хлопает ушами во время лекций Кирсенко ).

Кирсенко был нашим общим любимцем, и хотя этот старичок где-то не от мира сего, в наших сердцах он нашел большое признание, и его лекции остались там навсегда.